Филановская Марина Васильевна

Герои «Ростелекома»

22 июня 2007 года исполнилась 66-ая годовщина нападения гитлеровской Германии на СССР. В разные годы на нашем предприятии трудилось немало участников и современников событий этого периода истории нашей страны. Одна из них – Мария Васильевна Филановская, отдавшая труду на нашем предприятии десять лет. Мария Васильевна – коренная ленинградка, блокадница, на глазах которой развертывалась трагедия и подвиг жителей и защитников города, эпопея его послевоенного возрождения.

Все эти события преломились в её жизни и наложили свой отпечаток на её судьбу и судьбы людей, которые окружали Марию Васильевну в эти годы. Об этом – её рассказ.

- Я родилась 30 марта 1930 года в Ленинграде. Мой отец работал в торговле, а мама была домохозяйкой. Но это до войны. В войну нам всем пришлось работать. Когда началась война, мне было одиннадцать лет.

- Начало войны помните?

- Сталин тогда по радио не выступал, а выступал Молотов. Я не покидала город до войны и жила в Ленинграде во время блокады. Помню, когда в 1939 году началась советско-финская война, в городе было затемнение, горели только синие лампы. Только много позже я узнала, что первыми начали боевые действия мы, а тогда народу говорили, что первыми на нас напали финны. По городу было страшно ходить – был страшный бандитизм – из тюрем выпустили уголовников. Уличное освещение ведь было погашено. Участились грабежи. Часто было так: идёт человек по улице, встречают его грабители, подходят и говорят: раздевайся. И что власти сделали – прекратили всё это за две недели. Все чекисты и милиция были переодеты в гражданское, и им был дан приказ – расстреливать за грабежи на месте. Меня мама посылала за хлебом – забудет купить, и посылала. А я маленькая шустрая была, смелая – не боялась ничего. И вот я закутывалась и ходила – холодно ведь было, зима. Позже, уже в блокадные времена я ходила за водой на Неву: водопровод не работал, не работал транспорт.

- Когда стала ощущаться угроза голода?

- Голод начался с осени 1941-го. Помню, пришла к нам в квартиру управдом и сказала: ""Василий Абрамович, у вас в семье две здоровые дочери, пусть они работают"". Работа была вроде какого-то найма домоуправа, поэтому никаких документов не сохранилось. Когда люди начали умирать от голода, я вытаскивала покойников из квартир разных этажей нашего дома – вытаскивала за руки, за ноги – как могла. Мы их выносили на улицу и в штабели складывали, а машины приходили и забирали их.

Также помогала тушить зажигательные бомбы на крышах – их брали специальными клещами – и в бочку с водой, а потом в песок. Во время бомбежек и артобстрелов наш четырехэтажный дом раскачивался из стороны в сторону, но выстоял всю блокаду. На параллельной нам восьмой линии работал завод имени Калинина, который переоборудовали для выпуска оружия. Его сильно обстреливали.

Предателей было – ужас. Я это лично видела. Недалеко от девятой линии Васильевского острова, где мы жили, было Смоленское кладбище, откуда по ночам часто в небо взлетали какие-то звездочки. А мы – девчонки и мальчишки – бегали смотреть – что это такое. А это наши предатели корректировали с помощью ручных ракетниц огонь немецкой артиллерии и наводили немецкие самолёты.

- Как вы выжили?

- Выжила наша семья в блокадное время только благодаря отцу. Он работал председателем райпотребсоюза – кое-что приносил домой. Когда познакомился с кем-то, кто работал на пивном заводе, стал приносить пивные дрожжи. Нас мама кормила по ложечке. У мамы была дистрофия, а мы еще старыми запасами держались, но ходили уже как тени. У меня гастрит, панкреатит, холецистит. А от чего? В блокаду ели столярный клей, который иногда приносил отец. Мама из этого клея варила кисели. Отец ходил на рынок и однажды принёс оттуда мяса – недалеко от дома был рынок. Мама сделала котлет. После обеда он не выдержал и сказал: а знаете, что вы ели? Кошку! Как начало нас рвать. Мы отца чуть не побили. Мясо ""делали"" из собак, кошек, но по мере усиления голода их быстро переловили. Ели и человечину – у умерших на улице вырезали ягодицы и ели.

- Известно, что на рынках в блокадном городе можно было обменять на продукты предметы антиквариата и драгоценности.

- Да. Ведь на рынках продавали всё, кто чем промышлял, в том числе и нормальные продукты: хлеб, мясные консервы и т. д. У нас в доме в квартирах у жильцов было много старинных картин. Однажды приходит к нам управдом и говорит: ""Что вы живете в такой квартире, переходите на третий этаж в квартиру Друшкисов, у них никого не осталось, и родных нет. Занимайте квартиру со всеми вещами и обстановкой"". Но папа мне сказал: ""На чужом горе я не буду наживаться"". И мы всю блокаду прожили в нашей квартире. Уже после победы папа добился через исполком выделения нам квартиры на Дальневосточном проспекте.

- По Вашим воспоминаниям, какое время блокады было самым трудным?

- Осень-зима 1941 года и 1942 год были очень тяжелы. Очень много людей умерло от голода и болезней. На городских кладбищах хоронили в братские могилы. Мой дядя умер по пути на работу – упал на улице и умер. Мы даже не знаем, в какой именно могиле на Пескарёвском кладбище он похоронен – на могильной плите только годы захоронения.
Помню, как мы видели, как работники Смольного выносили оттуда провизию сумками – люди их чуть не разорвали. Обкомовских тогда кормили, у них всё было: ели и красную, и чёрную икру, а мы голодали. Народ–то знал, как их снабжали и что разрешали немного и домой брать.
А у нас во время блокады съели ребенка. Мать пошла в магазин и взяла его с собой. Он ждал её у магазина. Когда она вышла, его уже не было. Потом узнали, кто это сделал – соседка оказалась людоедкой. Когда она варила человечину – запах пошёл по всей лестнице. Люди её хотели разорвать, но она куда-то сгинула.
Когда война кончилась, в город привезли много пленных немцев. Мы их даже тайком подкармливали кусочками хлеба. Вроде и враги они, а всё равно, русская душа - она такая. Худые, оборванные, одеты они были в тряпьё – у кого что. У одного на голове были женские штаны. Рядовые работали на расчистке завалов, восстанавливали город. Они построили дом у Московского вокзала, а он рухнул. А потом, помню, как троих из них казнили на Кондратьевской площади – двух генералов и адъютанта - повесили. И они трое суток висели. Мы, дети, бегали смотреть. И я бегала. Жуткая была картина. А адъютант, показывая на генералов, через переводчика, сказал, чтобы сначала повесили генералов, а потом его: дескать, вы меня повесите, а их отпустите. Но всё равно не сделали, как он просил – сначала повесили его, а потом генералов. После того, как немцев казнили, кто-то ночью снял с повешенных сапоги – они у них были хромовые.

- Расскажите об атмосфере тех лет, надеждах, мечтах, которыми жили тогда люди.

- Когда кончилась война, все такие радостные были – бегали по улице и целовали друг друга и незнакомых людей. Мама всю жизнь не пила ни водки, ни вина, а тут шёл какой-то мужчина и налил ей гранёный стакан водки, и она, выпив, не опьянела от радости. Такое возбуждение было. Люди верили, что будет лучше. А потом и вправду стало лучше.
Вообще люди тогда были очень крепкие духом. Гражданское население ходило рыть окопы. И никто не отказывался. И я ходила, хотя могла и не ходить. Потом, после победы, когда постепенно стали восстанавливать разрушенное, я помогала на строительстве дома у Финляндского вокзала. Город опять был отстроен из руин буквально за несколько лет. Все помогали безвозмездно. После победы, несмотря на сложную обстановку, новой войны не ждали – такая была радость и эйфория.

- Какие у Вас были планы на жизнь?

- Я мечтала поступить в авиационное училище. И поступила в пятнадцать лет, но не закончила, переквалифицировалась с авиаприборостроения на обслуживание телефонной аппаратуры. Начала работать в 1947 году на телефонной станции, что располагалась у здания Главного штаба на Герцена. 3/5, телефонисткой. Работала там до 1954 года.

Потом вышла замуж и уехала со своим мужем на север – в Коми АССР. Помню, приехала туда в капроновых чулках – отморозила колени. Муж кричал – одевайся теплее. Там работала тоже на телефонной станции, в городе Печоре. Я хотя и была электромехаником связи, но руководила станцией. Работали мы хорошо. Я даже девочкам помогала: когда получала премию – делилась с ними по ленинградской своей привычке.

- Когда Вы приехали в Калугу?

- В 1974 году получили квартиру в Калуге, а в 1976 году переехали в Калугу. Здесь устроилась работать на междугородную станцию, где трудилась бригадиром телефонисток. У меня была лучшая бригада. А девчонки мои поначалу злились – как это так, только приехала, и уже стала командовать нами. Здесь, в Калуге, пришла на работу – девчонки были сорвиголовы. Работали с матом. Или: ""Зинка"", ""Валька"", - кричали друг другу. Я им говорила: что это такое? Вы находитесь на работе и должны обращаться друг к другу по имени отчеству. И всех в своей бригаде научила обращаться по имени-отчеству, не орать на весь коммутатор. Работать было трудно. Ведь работали по-разному: и день, и ночь. Когда мы выходили в ночную смену, нам был положен трёхчасовой сон, но я этим правом не пользовалась. У нас даже спальня была. Когда девчонки уходили отдохнуть, я занималась с документацией, тарифицировала, рассчитывала, кто сколько денег заработал. Много лет моя бригада была в числе передовых по междугородке. Уволилась я с предприятия в 1986-ом году.